ГОРОДСКАЯ ИСТОРИЯ

Дорога в два конца светясь бежит,
Потоками машин спеша струится,
Проносится чужая чья-то жизнь,
Веселые мелькают чьи-то лица.
Старик стоит на желтой полосе,
С картонкой молча просит подаянья.
Его глаза сухи, но видят все.
Всё ясно ведь с такого расстоянья.

Там, где на красный свет застынет рой,
Где рой другой наперерез рванется,
Там он пойдет навстречу, как сквозь строй.
А после, на зеленый, он вернется.
Там на картонке слово лишь одно,
Оно во взгляде, и в его молчаньи.
Там слово нацарапано одно.
Короткое и горькое. «Отчаянье».

Здесь каждый по делам опять спешит,
Их где-то в жизни ждут сейчас наверно,
А для него застыла эта жизнь
На ленте шириной всего в полметра.
Сутулый странный маленький старик,
В нем жизнь уже почти совсем не дышит,
В его глазах больших я слышу крик,
Которого никто опять не слышит.

Он здесь стоит не по своей вине
И у машин случайных просит хлеба.
Но навсегда останутся во мне
Его глаза, глубокие как небо.

А он вернется в дом, где у двери
Пересчитает деньги и монетки,
И он ей тихо скажет «Потерпи»,
И снова соберет в крови салфетки.
Он доброй теплой сморщенной рукой
Руки такой же старческой коснется.
Он ей принес надежду и покой.
Он с ней опять здесь засветло проснется.

Дорога в два конца светясь бежит,
Потоками машин спеша струится.
Проносится чужая чья-то жизнь.
Веселые мелькают чьи-то лица.
Старик стоит на желтой полосе
С картонкой молча просит подаянья.
Его глаза не лгут. И видят все.
Всё ясно ведь с такого расстоянья.